Вероника Хлебова: «Говорят, мол, я не терплю критики. Друзья, а с какой стати я должна терпеть?»
В разделе «О себе» у Вероники написано: «Не нужно обсуждать меня и моих героев. Делитесь своим». Это правило она неукоснительно соблюдает в блоге и банит всех несогласных. Жесткая позиция? Возможно. Но Вероника в ней уверена. Говорим с экзистенциальным психологом о том, как она пришла к нынешней стратегии продвижения себя с помощью текстов.
— Как думаете, что притягивает к вам клиентов, что притягивает вашу аудиторию?
— Начнем с того, что у меня все-таки аудитория специфическая. У всех нас есть общие ценности, цели и интересы. А точнее, мы находимся в терапии. Кто-то пока не находится, но интересуется этой темой и собирается ее для себя открыть. Я думаю, что моих читателей привлекает сам формат моих записок о терапии. Формат у моих текстов, безусловно, есть. И есть своя индивидуальность, яркость, харизма. Но, самое главное, как мне кажется, что привлекает людей — это описываемый опыт. Именно описание моего личного опыта: как проходили те или иные кризисы, как работала с клиентами, что они проживали, что я проживала — это откликается людям, так как они и сами проживают нечто подобное.
— Откуда сегодня в основном приходят клиенты?
— Со страницы Facebook. Хотя у меня есть страница ВКонтакте, я сейчас начинаю развивать свою страницу в Instagram, есть канал на YouTube, но наиболее эффективной для меня стратегией стало создание страницы на Facebook.
— Как строились отношения с текстом?
— Думаю, что это все-таки было с детства заложено — какой-то талант, способности. Я начинала писать стихи, повести, мне это очень нравилось. Потом мои записи прочитала мама, показала учительнице русского языка. Это было опытом скорее неприятным. Потому что они-то восхищались написанным, а вот я совсем не восхищалась тем, что они взяли тайком мои записи. Сейчас я могу над этим смеяться, конечно, потому что это все уже прожито и пережито, но когда-то это было очень неприятно и даже травматично. Я забросила тексты.
— И когда вы вернулись к текстам?
— Мне было уже почти под 40, когда я пошла учиться на психолога. В ходе курса нужно было написать эссе, и мне моя преподавательница сказала: «Вероника, тебе надо писать, у тебя получается». Я ей очень благодарна, потому что, как я теперь понимаю, ее слова стали разрешением от авторитетной родительской фигуры. С тех пор я начала пробовать.
— Было ли страшно публиковать свои тексты?
— У меня было очень много страхов. Мне казалось, что ничего интересного я не пишу, все уже давно написано. Переживала, что читателям будет неинтересно и что все увидят мои ошибки или будут критиковать какие-то мои идеи.
— Как вы с этим справились? 90% людей, которые приходят на курс, говорят мне о том, что они не пишут, потому что у них есть выраженный страх оценки, страх ошибиться… Что делали с этим?
— Я очень хорошо помню этот жуткий страх. Я даже помню моменты, когда я напишу какой-нибудь пост, потом меня прошибет пот от страха, и я его удаляю. Удаляла, чтобы только не иметь дело с последствиями. Еще помню, как сравнивала — сколько у меня лайков, а сколько у других. И когда видела, что у других лайков больше — страдала. Помню, как удалила пост, потому что просто не смогла справиться с этим переживанием. Что я делала? Просто все это рефлексировала и пыталась найти себя в этом.
— Вы обсуждали это с терапевтом или как-то самостоятельно справились?
— Конечно, и с терапевтом, и самостоятельно работала. Львиная доля всей работы пришлась именно на внутренний процесс. Я себя успокаивала, говорила себе: «Все понятно, ты боишься», признавала как-то свои процессы. И постепенно пробовала снова. Но и аудитория мне тоже помогла. Когда я видела, что люди отзываются, что у них как-то резонируют мои тексты, я поняла — да, какие-то способности у меня есть и, собственно говоря, почему бы их тоже не присвоить. И я их присвоила.
— А помните ли вы, в какой момент вы себе сказали, что, кажется, у меня получилось? Было ли такое какое-то четкое ощущение, что успех пришел?
— Да, было такое ощущение. У меня был страх, связанный с книгой. Мои книги нигде не брали, просто решительно нигде не брали — я имею в виду издательства. Я тогда еще не понимала, почему их не берут. Видела в Facebook восторженные отзывы и благодарности и недоумевала: почему же издателям не нравится? Конечно же, я на издательства тоже спроецировала родительскую фигуру: «Значит, я недостаточно хороша». Стала про это переживать и решила спросить у читателей — а делать-то что? Это был какой-то рубикон. Как так открыть перед всеми свою уязвимость и сказать: «Люди, почему книжки мои нигде не публикуют»? Эти сомнения длились не один день. Но потом я выложила пост с вопросом, и то, что произошло дальше, меня поразило. Меня поразило огромное количество предложений, которые мне сделали. Поразило, сколько поддержки я получила. И одно из предложений впоследствии сработало — человек помог мне издать две книги. Всего под постом было больше 200 комментариев, и я подумала: «Ну ничего себе! Наверное, я не зря все это делаю». Вот в этот момент это произошло.
— Есть ли какой-то процесс написания текстов? Пишете ли вы план или просто пишете по наитию, есть ли какая-то система?
— У меня нет никакого плана. Пишу спонтанно, если идет искра. Искру зажигает чаще всего работа на сессиях. Вот прошла сессия, и меня что-то жутко заинтересовало, я увидела там какую-то взаимосвязь, меня посетил какой-то инсайт, или у клиента был инсайт — все это меня вдохновляет. Это действительно похоже на искру — она высеклась, и она меня зажгла. Если я в этот момент начинаю писать текст, то, во-первых, я его напишу очень быстро — буквально 15−20 минут, не больше, во-вторых, он будет заряжен чем-то, он реально будет заряжен этой искрой. Начала я писать, наверное, лет семь назад, тогда было все по-другому. Я, естественно, пыталась писать правильно и красиво, все это было ужасно натужно, мне не нравилось, разочаровывало. А сейчас я просто взяла за правило, если есть искра — я пишу, если она затухла — а такое тоже бывает — ждем следующей искры.
— Как думаете, что притягивает к вам клиентов, что притягивает вашу аудиторию?
— Начнем с того, что у меня все-таки аудитория специфическая. У всех нас есть общие ценности, цели и интересы. А точнее, мы находимся в терапии. Кто-то пока не находится, но интересуется этой темой и собирается ее для себя открыть. Я думаю, что моих читателей привлекает сам формат моих записок о терапии. Формат у моих текстов, безусловно, есть. И есть своя индивидуальность, яркость, харизма. Но, самое главное, как мне кажется, что привлекает людей — это описываемый опыт. Именно описание моего личного опыта: как проходили те или иные кризисы, как работала с клиентами, что они проживали, что я проживала — это откликается людям, так как они и сами проживают нечто подобное.
— Откуда сегодня в основном приходят клиенты?
— Со страницы Facebook. Хотя у меня есть страница ВКонтакте, я сейчас начинаю развивать свою страницу в Instagram, есть канал на YouTube, но наиболее эффективной для меня стратегией стало создание страницы на Facebook.
— Как строились отношения с текстом?
— Думаю, что это все-таки было с детства заложено — какой-то талант, способности. Я начинала писать стихи, повести, мне это очень нравилось. Потом мои записи прочитала мама, показала учительнице русского языка. Это было опытом скорее неприятным. Потому что они-то восхищались написанным, а вот я совсем не восхищалась тем, что они взяли тайком мои записи. Сейчас я могу над этим смеяться, конечно, потому что это все уже прожито и пережито, но когда-то это было очень неприятно и даже травматично. Я забросила тексты.
— И когда вы вернулись к текстам?
— Мне было уже почти под 40, когда я пошла учиться на психолога. В ходе курса нужно было написать эссе, и мне моя преподавательница сказала: «Вероника, тебе надо писать, у тебя получается». Я ей очень благодарна, потому что, как я теперь понимаю, ее слова стали разрешением от авторитетной родительской фигуры. С тех пор я начала пробовать.
— Было ли страшно публиковать свои тексты?
— У меня было очень много страхов. Мне казалось, что ничего интересного я не пишу, все уже давно написано. Переживала, что читателям будет неинтересно и что все увидят мои ошибки или будут критиковать какие-то мои идеи.
— Как вы с этим справились? 90% людей, которые приходят на курс, говорят мне о том, что они не пишут, потому что у них есть выраженный страх оценки, страх ошибиться… Что делали с этим?
— Я очень хорошо помню этот жуткий страх. Я даже помню моменты, когда я напишу какой-нибудь пост, потом меня прошибет пот от страха, и я его удаляю. Удаляла, чтобы только не иметь дело с последствиями. Еще помню, как сравнивала — сколько у меня лайков, а сколько у других. И когда видела, что у других лайков больше — страдала. Помню, как удалила пост, потому что просто не смогла справиться с этим переживанием. Что я делала? Просто все это рефлексировала и пыталась найти себя в этом.
— Вы обсуждали это с терапевтом или как-то самостоятельно справились?
— Конечно, и с терапевтом, и самостоятельно работала. Львиная доля всей работы пришлась именно на внутренний процесс. Я себя успокаивала, говорила себе: «Все понятно, ты боишься», признавала как-то свои процессы. И постепенно пробовала снова. Но и аудитория мне тоже помогла. Когда я видела, что люди отзываются, что у них как-то резонируют мои тексты, я поняла — да, какие-то способности у меня есть и, собственно говоря, почему бы их тоже не присвоить. И я их присвоила.
— А помните ли вы, в какой момент вы себе сказали, что, кажется, у меня получилось? Было ли такое какое-то четкое ощущение, что успех пришел?
— Да, было такое ощущение. У меня был страх, связанный с книгой. Мои книги нигде не брали, просто решительно нигде не брали — я имею в виду издательства. Я тогда еще не понимала, почему их не берут. Видела в Facebook восторженные отзывы и благодарности и недоумевала: почему же издателям не нравится? Конечно же, я на издательства тоже спроецировала родительскую фигуру: «Значит, я недостаточно хороша». Стала про это переживать и решила спросить у читателей — а делать-то что? Это был какой-то рубикон. Как так открыть перед всеми свою уязвимость и сказать: «Люди, почему книжки мои нигде не публикуют»? Эти сомнения длились не один день. Но потом я выложила пост с вопросом, и то, что произошло дальше, меня поразило. Меня поразило огромное количество предложений, которые мне сделали. Поразило, сколько поддержки я получила. И одно из предложений впоследствии сработало — человек помог мне издать две книги. Всего под постом было больше 200 комментариев, и я подумала: «Ну ничего себе! Наверное, я не зря все это делаю». Вот в этот момент это произошло.
— Есть ли какой-то процесс написания текстов? Пишете ли вы план или просто пишете по наитию, есть ли какая-то система?
— У меня нет никакого плана. Пишу спонтанно, если идет искра. Искру зажигает чаще всего работа на сессиях. Вот прошла сессия, и меня что-то жутко заинтересовало, я увидела там какую-то взаимосвязь, меня посетил какой-то инсайт, или у клиента был инсайт — все это меня вдохновляет. Это действительно похоже на искру — она высеклась, и она меня зажгла. Если я в этот момент начинаю писать текст, то, во-первых, я его напишу очень быстро — буквально 15−20 минут, не больше, во-вторых, он будет заряжен чем-то, он реально будет заряжен этой искрой. Начала я писать, наверное, лет семь назад, тогда было все по-другому. Я, естественно, пыталась писать правильно и красиво, все это было ужасно натужно, мне не нравилось, разочаровывало. А сейчас я просто взяла за правило, если есть искра — я пишу, если она затухла — а такое тоже бывает — ждем следующей искры.
А бывает, что как будто бы накапливается какая-то копилка. Произошло одно событие, потом произошло какое-то, которое дополняет ситуацию. Например, мне что-то рассказывала дочка про свою маму, а потом раз, приходит клиентка, которая, условно, мама этой дочки — то есть у нее обратная какая-то, зеркальная ситуация. И плюс тут же у меня вспоминается что-то из своей жизни, из книги или из опыта. И так появляются тексты, которые похожи на нарезку — то есть я описываю несколько сюжетов с разных сторон, которые составляют один текст. Тексты все разные и рождаются по-разному.
— Насколько вы ориентируетесь в своих текстах на читателя, или, в основном, все-таки слушаете себя — вот меня это зажгло, и я буду про это разговаривать?
— То, что меня зажигает, как правило, откликается и моим читателям. Может, это какая-то моя особенность, способность «быть в струе», но так бывает. Хотя бывает и такое, что я пишу что-то, что не вызывает такого большого отклика и резонанса. Если честно, то я приблизительно понимаю, какой текст вызовет резонанс, когда я пишу, а какой — резонанса не вызовет, но мне важно его написать. Поэтому у меня есть и те, и другие тексты.
— Есть ли что-то, что делаете в режиме «каждый день», или живете по принципу «сегодня пишется — пишу, три дня не пишется — значит, не пишу»?
— Было такое время, когда я боялась пропустить хотя бы один день в публикациях. Это было что-то невротическое, как я сейчас понимаю. Казалось, что меня забудут или популярность начнет падать. Я не давала себе передохнуть, и писала-писала-писала. Но так как я человек постоянно рефлексирующий, то в какой-то момент спросила себя: а как это мне? И стала писать в режиме выбора — лучше мне сейчас написать или лучше мне все-таки передохнуть. Теперь могу сделать перерыв недели на три, и ничего, потом возвращаюсь, и все наверстываю.
— Есть ли пост или текст, которым вы особенно как-то гордитесь? И помните ли, в каком состоянии и с какой мыслью его писали?
— Да, у меня есть такие посты. И, как это ни парадоксально, они связаны скорее с моими собственными переживаниями, и в наибольшей степени похожи на эссе. Например, однажды я написала пост о женственности. Он разошелся очень сильно — много-много было самых разных перепостов — а написала я про то, как я собираю свою женственность из осколков разных частей. Написала после мощного инсайта, когда откопала в себе надежду и связала ее с образом Ассоль. Этот текст мне очень дорог, потому что он связан непосредственно со мной.
Помню еще я написала текст, который называется «В Москве похолодало» — я все еще в летнем, иду по Чистопрудному бульвару. Такая зарисовка про бабушку, которая торговала цветами. Я купила эти цветы, и мы с ней как-то очень душевно поговорили. И мне этот пост тоже очень дорог, как фотография — поймала момент и смогла его перенести на бумагу, и я наслаждалась этим.
— Интересно, когда вы говорите про тексты, которые вам нравятся — они же нравятся и читателям?
— Бывает по-разному. Насколько я помню, оба эти текста понравились и читателям тоже. Хотя бывает и так, что я не получаю широкий резонанс по своим личным постам, но они дороги мне.
— Есть ли какие-то внутренние табу, о чем нельзя писать?
— Однозначно. Например, нужно быть осторожным с границей, где искренность превращается уже в использование аудитории для того, чтобы слить какие-то свои процессы. И, к сожалению, этого очень много. Я часто вижу, как эта граница нарушается, то есть вроде бы человек пишет о себе и вроде бы искренне, а на самом деле, он заводит аудиторию, и аудитория начинает самозабвенно играть в треугольник «Жертва — Спасатель — Тиран». Когда, например, пишущий жалуется на кого-то — на своих супругов или на какие-то другие несправедливости — то есть разыгрывает жертву, а аудитория начинает его в комментариях спасать. Для меня такие посты неприемлемы, абсолютно.
— Насколько вы ориентируетесь в своих текстах на читателя, или, в основном, все-таки слушаете себя — вот меня это зажгло, и я буду про это разговаривать?
— То, что меня зажигает, как правило, откликается и моим читателям. Может, это какая-то моя особенность, способность «быть в струе», но так бывает. Хотя бывает и такое, что я пишу что-то, что не вызывает такого большого отклика и резонанса. Если честно, то я приблизительно понимаю, какой текст вызовет резонанс, когда я пишу, а какой — резонанса не вызовет, но мне важно его написать. Поэтому у меня есть и те, и другие тексты.
— Есть ли что-то, что делаете в режиме «каждый день», или живете по принципу «сегодня пишется — пишу, три дня не пишется — значит, не пишу»?
— Было такое время, когда я боялась пропустить хотя бы один день в публикациях. Это было что-то невротическое, как я сейчас понимаю. Казалось, что меня забудут или популярность начнет падать. Я не давала себе передохнуть, и писала-писала-писала. Но так как я человек постоянно рефлексирующий, то в какой-то момент спросила себя: а как это мне? И стала писать в режиме выбора — лучше мне сейчас написать или лучше мне все-таки передохнуть. Теперь могу сделать перерыв недели на три, и ничего, потом возвращаюсь, и все наверстываю.
— Есть ли пост или текст, которым вы особенно как-то гордитесь? И помните ли, в каком состоянии и с какой мыслью его писали?
— Да, у меня есть такие посты. И, как это ни парадоксально, они связаны скорее с моими собственными переживаниями, и в наибольшей степени похожи на эссе. Например, однажды я написала пост о женственности. Он разошелся очень сильно — много-много было самых разных перепостов — а написала я про то, как я собираю свою женственность из осколков разных частей. Написала после мощного инсайта, когда откопала в себе надежду и связала ее с образом Ассоль. Этот текст мне очень дорог, потому что он связан непосредственно со мной.
Помню еще я написала текст, который называется «В Москве похолодало» — я все еще в летнем, иду по Чистопрудному бульвару. Такая зарисовка про бабушку, которая торговала цветами. Я купила эти цветы, и мы с ней как-то очень душевно поговорили. И мне этот пост тоже очень дорог, как фотография — поймала момент и смогла его перенести на бумагу, и я наслаждалась этим.
— Интересно, когда вы говорите про тексты, которые вам нравятся — они же нравятся и читателям?
— Бывает по-разному. Насколько я помню, оба эти текста понравились и читателям тоже. Хотя бывает и так, что я не получаю широкий резонанс по своим личным постам, но они дороги мне.
— Есть ли какие-то внутренние табу, о чем нельзя писать?
— Однозначно. Например, нужно быть осторожным с границей, где искренность превращается уже в использование аудитории для того, чтобы слить какие-то свои процессы. И, к сожалению, этого очень много. Я часто вижу, как эта граница нарушается, то есть вроде бы человек пишет о себе и вроде бы искренне, а на самом деле, он заводит аудиторию, и аудитория начинает самозабвенно играть в треугольник «Жертва — Спасатель — Тиран». Когда, например, пишущий жалуется на кого-то — на своих супругов или на какие-то другие несправедливости — то есть разыгрывает жертву, а аудитория начинает его в комментариях спасать. Для меня такие посты неприемлемы, абсолютно.
Я считаю, что это не просто непрофессионально, а скорее, это безответственно. Вовлекать читателей в свои процессы – это абсолютно безответственно, это не моя история. Для меня важно, чтобы общество шло по пути осознания внутренних процессов. Чтобы люди прежде, чем выплевывать на бумагу или монитор какие-то свои внутренние процессы, успевали их хотя бы чуть-чуть отрефлексировать. Хотя бы на уровне «что я сейчас чувствую» — не кто там козел или негодяй, а что я прямо сейчас чувствую. Да, я чувствую злость, обиду, агрессию – как-то чуть-чуть порефлексировать и написать все-таки про себя, желательно, без упоминания имен.
Еще я всегда думаю о том, что меня читают мои клиенты – и реальные, и потенциальные, поэтому выдавать какую-то избыточную информацию о себе, нарушать границы их и нашего контакта – я тоже не могу. Словом, мне важно соблюсти баланс между искренностью и эмоциональным сливом, где человек использует аудиторию для участия в своих. Пока, кажется, удается.
— Вообще, в соцсетях вы за искренность и фотки на телефон, или за выверенный контент по плану?
— Ни с теми, ни с теми. Хотя я признаю оба эти контекста. Люди, которым тяжело принять себя неидеальными, выбирают фотографии, где все красиво и отретушировано. Люди, которым легче принять себя неидеальными, они больше читают тексты и смотрят фото, где так или иначе отражена тень. Они уже в курсе, что все мы злимся, завидуем, что нам чего-то не хватает, нуждаемся и так далее. Для себя я приняла решение, что мне не нужно ничего показывать искусственно, потому что мне нечего стыдиться в том, что есть. С другой стороны, есть какая-то этичность, есть какое-то уважение к аудитории, и я не буду вываливать на них все.
— Как поступаете с хейтерами и троллями на своей странице?
— У меня очень жесткие границы. Мне кажется даже, одни из самых жестких вообще в Интернет-сообществе. Я вообще не позволяю ни обсуждать никого на своей странице, ни нападать ни на кого. Почему? Я даже это могу объяснить. У нас еще нет такой, знаете, устоявшейся культуры выходить из треугольника Карпмана, замечать его и выходить. Никто не думает: «О, похоже, я сейчас впал в Тирана, потому что у меня такие ситуации были, и сейчас я, похоже, пишу это, потому что я не высказал злость тому человеку, который мне причинил ущерб». Люди просто самозабвенно уходят в срач, холивары, а я в этом не вижу вообще никакой пользы. Поэтому я устанавливаю очень жесткий стандарт на своей странице – никаких оценок и суждений, потому что, как только начинается обсуждение, тут же появляется огромный риск, что мы скатимся именно туда, в этот треугольник. Поэтому я говорю: извините, все, останавливаю. Баню легко, мгновенно.
— За что баните?
— Если я сказала что-то, а человек не услышал — бан. Причем я вежливо, но твердо говорю: пожалуйста, не надо обсуждать моих героев, пожалуйста, не надо обсуждать меня – говорите о своих чувствах. Человек один раз не услышал и мгновенно удаляется из друзей. Не потому, что он мне как-то несимпатичен, а потому что я психолог с очень большим опытом. Я понимаю, что если человек один раз не услышал и не реагирует на границы, значит нарушения такие, что с ним разговаривать бесполезно. Мне потом шлют проклятия, мол, я не терплю никакого инакомыслия и критики, но друзья, а с какой стати я должна все это терпеть? И при чем здесь инакомыслие? Инакомыслие – это когда ты признаешь свою ответственность и говоришь: «Вы знаете, вот у меня другой опыт, он основан на том-то и на том-то». А когда кто-то просто начинает меня лечить и что-то мне втюхивать из треугольника, я прощаюсь.
Еще я всегда думаю о том, что меня читают мои клиенты – и реальные, и потенциальные, поэтому выдавать какую-то избыточную информацию о себе, нарушать границы их и нашего контакта – я тоже не могу. Словом, мне важно соблюсти баланс между искренностью и эмоциональным сливом, где человек использует аудиторию для участия в своих. Пока, кажется, удается.
— Вообще, в соцсетях вы за искренность и фотки на телефон, или за выверенный контент по плану?
— Ни с теми, ни с теми. Хотя я признаю оба эти контекста. Люди, которым тяжело принять себя неидеальными, выбирают фотографии, где все красиво и отретушировано. Люди, которым легче принять себя неидеальными, они больше читают тексты и смотрят фото, где так или иначе отражена тень. Они уже в курсе, что все мы злимся, завидуем, что нам чего-то не хватает, нуждаемся и так далее. Для себя я приняла решение, что мне не нужно ничего показывать искусственно, потому что мне нечего стыдиться в том, что есть. С другой стороны, есть какая-то этичность, есть какое-то уважение к аудитории, и я не буду вываливать на них все.
— Как поступаете с хейтерами и троллями на своей странице?
— У меня очень жесткие границы. Мне кажется даже, одни из самых жестких вообще в Интернет-сообществе. Я вообще не позволяю ни обсуждать никого на своей странице, ни нападать ни на кого. Почему? Я даже это могу объяснить. У нас еще нет такой, знаете, устоявшейся культуры выходить из треугольника Карпмана, замечать его и выходить. Никто не думает: «О, похоже, я сейчас впал в Тирана, потому что у меня такие ситуации были, и сейчас я, похоже, пишу это, потому что я не высказал злость тому человеку, который мне причинил ущерб». Люди просто самозабвенно уходят в срач, холивары, а я в этом не вижу вообще никакой пользы. Поэтому я устанавливаю очень жесткий стандарт на своей странице – никаких оценок и суждений, потому что, как только начинается обсуждение, тут же появляется огромный риск, что мы скатимся именно туда, в этот треугольник. Поэтому я говорю: извините, все, останавливаю. Баню легко, мгновенно.
— За что баните?
— Если я сказала что-то, а человек не услышал — бан. Причем я вежливо, но твердо говорю: пожалуйста, не надо обсуждать моих героев, пожалуйста, не надо обсуждать меня – говорите о своих чувствах. Человек один раз не услышал и мгновенно удаляется из друзей. Не потому, что он мне как-то несимпатичен, а потому что я психолог с очень большим опытом. Я понимаю, что если человек один раз не услышал и не реагирует на границы, значит нарушения такие, что с ним разговаривать бесполезно. Мне потом шлют проклятия, мол, я не терплю никакого инакомыслия и критики, но друзья, а с какой стати я должна все это терпеть? И при чем здесь инакомыслие? Инакомыслие – это когда ты признаешь свою ответственность и говоришь: «Вы знаете, вот у меня другой опыт, он основан на том-то и на том-то». А когда кто-то просто начинает меня лечить и что-то мне втюхивать из треугольника, я прощаюсь.
Мои услуги:
Читайте также: